Странники Духа

Сегодня бытие православное.

Очерк.

Старец

Серафим Вырицкий…

1.

Широкая дорога…

Так вышло, что идея начать издание своих многолетних трудов в форме средства периодического массового издания, нежданно, пришла ко мне в конце августа 2009 года. Пришла она из Вырицы. Это произошло чрез цепочку двух людей, никогда ничего не ведавших друг о друге: Героимы и Александра; где в каждом, как то в таинстве чуда для меня открылся очевидный знак…

Незнакомый мне досель представительный Александр, возглавляющий организацию «Гостехосмотра», постучал в мой дом по поводу одного давнего мне, как считаю я, серьёзного дара от усопшей, вот уж два года, удивительной странницы Героимы Петровны, о которой я планирую написать, как мне видится, вдохновляющую Сказку для всех возрастов с уже, пожалуй, рождённым названием «Домик Геры». В веренице делового разговора Александр, узнав, что я работаю над книгой, любезно предложил мне редактировать газету, которую он планировал выпускать в Вырице. Я ничего не ответил на его предложение, но во мне в тот же день утвердилась мысль о создании своего периодического печатного органа средства массовой информации, являющемся в моём случае прообразом требуемой широкой дороги. Ранее я готовил свои труды к изданию лишь чередою книг некоего образа мечтательно летящих Стрел.

Не в малом, моя новорождённая мысль утверждалась благодаря моему особому отношению к посёлку Вырицы, где всё во мне обращается к старцу Серафиму, к месту подвижничества которого я в свои первые духовно восходящие годы имел немало озаряющих поездок.

Имеет к моей работе со словом не последнее отношение также и один добрый странник Александр близкий к общине «братца Чурикова», располагающейся там же — в Вырице. Но это другая странная и отнюдь не плохая история, о которой мы, непременно, постараемся поведать когда-нибудь в другой раз…

Удивительно, но вскоре в эти же дни из Вырицы поступили и необходимые достаточные средства для осуществления грандиозно задуманного. Они пришли от неизвестных мне ранее странных Игоря и Галины, где, по всему, решающее значение сыграло желание Галины — светлой, очень располагающей к себе женщины, родившийся в столь значимое число, как подарок на Рождество, 7 января.

В 2001 году вместе с православным братом Георгием достаточно хорошо известном в Петербургском пригороде православного Павловска и Пушкина, где он работает сторожем и алтарным помощником в ряде тамошних храмов, и которого все именуют просто и душевно Юрой, отправились мы в Вырицу, на прославление батюшки Серафима.

По моей вине, мы сильно запоздали в тот день. Я огорченно сокрушался, что мы не сможем приблизиться к происходящему близко. Юра же, мой ровесник, в добром мистическом совпадении родившийся, как и Галина, на Рождество 7января, человек удивительно глубинной православной Веры, навсегда оставивший во мне самые лучшие чувства к нему, не выказывая никаких сожалений, успокаивал меня.

— Саша, не переживай. Мы помолимся и Бог всё устроит к лучшему. Ему всё ведомо, что нужно для нас. Значит так должно быть. Всё будет хорошо, вот увидишь.

— Да, Юра, наверное, ты прав, — согласился я, тем не менее, выдавая свое маловерие, продолжал выжимать из машины всю ее /иномарочную/ запредельную скорость. Я очень спешил в те годы. Пожалуй, не меньше я спешу и сегодня, что, отнюдь, не всегда имеет оправдание.

Слог Юрия до удивительного естественен в своей льющейся мягкости, не предполагающей и малой тени навязываемых нравоучений. Георгий всегда был сам собой в своей потрясающей, искренней Вере. Всё это, как явление, было очень притягивающие красиво. Как жаль, что не столь многие из нас, торопливо бегущих по жизни, могут увидеть, почувствовать неподдельную, добрую прелесть таковых людей, пребывающих на грани утончённой мудрости и доброй блаженности в едином.

Прошли годы. Наши непростые тропы вьются где-то с Георгием параллельно. Я знаю это. Но нет мне времени, нет возможности встретиться вновь с ним — с его удивительным миром и лично мне этого мира порою очень не хватает…

Быть может, загадка его обаяния сокрыта и в добром дне рождественского рождения? Быть может?.. Быть может и мы с женою, моею Ангел, встретим ожидаемого третьего ребёнка на Рождество? Быть может! Вопрос лишь в том, каковым на самом деле должно быть дню рождества — разделяющим или объединяющим?.. Но, вообще-то, мистически светлого начала и так предостаточно в этой динамично развивающейся истории. (Как стало известно позднее от времени написания данного очерка, наш третий ребёнок Женя родился не на 7-ое января и не на 24-ое декабря, а просто и незамысловато 1-го января 2010 года; словно, говоря своим скромным фактом рождения простого маленького человечка — к чему лишние споры.)

Когда, наконец, мы с Юрой подлетели к Казанскому храму в Вырице, целиком строенном из древа, то народу было не то, что много; нет, пожалуй, должно сказать, — создавалось впечатление, что вокруг собралось всё православное население не только Петербурга, но и доброй части всей России. О том, чтобы подойти поближе к храму, чтобы хотя бы увидеть, услышать священников на паперти (порой с огромным трудом вдруг появляющихся там и тотчас вновь безвозвратно тонущих в людском море) и речи не могло быть. О прохождении внутрь храма вопрос даже не рождался. Всё вокруг было спрессовано, в мирском понятии, на грани давки; но в то же время всё было благообразным, светлым и радостным, утверждая тем, что перед нами не толпа, а некий единый живой организм.

— Ну, вот, Юра, мы вместо храма тут с тобой в ста дальних метрах постоим и помолимся, да и то хлеб, стало быть, так заслужили. Тебе хорошо, ты в больших очках, хоть что-то, да увидишь, — быть верно, не очень удачно пошутил я.

— Да, что ты, Саша, попасть внутрь храма, это надо было к пяти утра сюда прийти, если не раньше, а сейчас, уж, к полудню. Да ничего, не расстраивайся и так помолимся, а батюшка нам поможет… — странно взглянул на меня Юра, столь всегда просто именовавший знаменитого старца Серафима Вырицкого.

По последним словам Георгия в прошествии считанных минут произошло нечто непредвиденное. В отдалении у входа в храм послышалось какое-то смятение, раздавались уверенные голоса активно распоряжающихся сделать для какой-то цели проход. Люди, подобно слегка встревоженным пчёлам, действительно, непостижимо как, стали тесниться, освобождая значимо широкий путь, по которому вполне могла проехать и нами брошенная машина. Этот коридор, как нарастающая стрела на глазах приближался в нашу сторону, в конце концов, в разряжении людей оборвавшись в двух шагах пред нами. Юра, не медля и мгновения, тотчас вынырнул из-за спин первых и быстрой походкой направился прямо по середине открывшейся дороги. Я было смутился этакому нескромному пассажу с его стороны, но сразу увидев, что ровным счётом никто не придал его непричёсанной персоне никакого возмущённого внимания, поскорее поспешил за ним следом. Мы шли и на нас спокойно с неким любопытством поглядывали сжавшиеся по бокам люди. Удивительно, но они совсем не удивлялись нашему демаршу. Иногда кто-то делал робкую попытку пройти параллельно с нами, но тотчас, словно гонимый кем-то, быстро ускользал вбок, бесследно растворяясь в людях. Уверенные казачьи голоса, что давали распоряжения впереди, более были не слышны. Я на ходу обернулся назад и увидел, что почти сразу за нами проход вновь плотно смыкался, и там далее за его сжатием люди по-прежнему оставались, стоят, как и стояли до…

Мы преспокойно подошли к самому храму. Невозможно поверить, но мы также спокойно поднялись по его малым, до того немыслимо уплотнёнными людьми деревянным ступеням. Мы вошли внутрь храма! Совсем непостижимо, но открытый коридор из людей продолжался и внутри, доходя до самого алтаря! Мне на какое-то мгновенье захотелось скорее свернуть в бок. Я не чувствовал в себе права. Но Юра шёл столь же быстро далее. Я не оставил его одного и мы необъяснимо как, в одно мгновенье, — только что стояв незнамо где, на дальних задворках, — оказались почти в самом центре священнодействия у амвона пред алтарём!

Никто, никто ничему не удивился! Все по-прежнему были внутри себя в личных таинствах своего поглощения в молитве. Я до сих пор храню в себе это одно из первых чудес пережитых лично мною в моём идущем странствии в отрезке тропы Православного Мира…

Но, быть верно, должно допустить, что мы с Юрой просто очень хотели подойти ближе и в тот день это доброе право для человека — быть ближе — было в некой очереди тогда предоставлено нам открывшейся широкой дорогой. Я верю и знаю, что некогда это право, этот отрезок широкой дороги, пусть даже прочувствуете оное лишь одни Вы в своём сердце, будут открыты каждому! Обязательно, когда-нибудь,

верьте…

2.

Эти странные

и удивительные Серафимы…

Серафим Вырицкий это удивительное явление Человеческого Духа. Оно в доступнейшей реальности подтверждает, что Дух человека, как таковой, есть ни с чем не сопоставимое таинство Высшего Чуда, по праву доступное каждому из нас; пред чем все прочие даже казалось совсем не мыслимые чудеса не должны нас шокировать в своём кажущемся неправдоподобии невозможного. Пред таинством человеческого Духа, в природе данного способного вбирать в себя запредельное Вышнее, всё прочее является вторичным в любом из возможных своих пусть самых непостижимых чудодействий. Если мы, настоль обвыкнув, перестаем, в некой вызывающей дерзости беспрестанно удивляться самим себе: своему телу, своей душе, наконец, своему Духу — всему тому, что является Высшим Чудом нашей с Вами бытийности — то нам не стоит удивляться чему-либо иному, вообще; тем более, порой пугаясь того иного — непривычного и ещё неведомого. Это просто неразумно, соответственно, недостойно нас, как существ, обладающих всем вышеперечисленным.

Мы хотим в этом кратком очерке сделать нелёгкое — приоткрыть дверь в мир удивительного православного старца. Мы должны и хотим сказать о нём (притом не забывая и его нераздельную спутницу), как о страннике, каковым он, каковы они оба в нашем представлении и являются прежде всего иного, конечно, столь же нераздельного с ними: с православным старцем иеросхимонахом Серафимом Вырицким и православной схимонахиней Серафимой.

Знаменитый старец (в первичном миру Василий Николаевич Муравьёв) родился в простой деревне Вахромеево Ярославской губернии в далёком 1866 году. Ему посчастливилось родиться в доброй, набожной семье. Однако первые испытания выпали на его долю уже к десяти годам, когда внезапно в рассвете сил сорокового года умер отец Николай Иванович, а мать Хиония Алимпьевна подорвала здоровье. Отроку Василию пришлось стать кормильцем семьи, познавшей все сопутствующие тяготы бедности.

Мальчик с подачи доброго односельчанина отправился в Петербург на заработки, где благодаря своим личным незаурядным качествам совершил фантастически быструю карьеру, к 17 годам став старшим приказчиком солидной торговой конторы. Ему приходились командировки в Москву, Нижний Новгород и другие города. К 26 годам вобрав большой опыт и обширные связи совсем молодой в нынешних представлениях Василий открывает собственное крупное дело по заготовке и продаже пушнины. Он поставляет основную часть продукции в Западную Европу — В Германию, Австро-Венгрию, Англию, Францию и другие страны, добиваясь столь быстро растущего успеха благодаря своим незаурядным качествам и отменной репутации. Судя по его судьбе, нам, к слову, должно сказать, что «режим угнетающего царизма», видимо, не столь, уж, подавлял выходцев из народных глубин, как то нам, пожалуй, до сих пор, убежденно известно.

Тем не менее, невзирая на успехи в миру будущий великий старец значимо тяготился своею сгладывающейся судьбой. Идеалом для него с самого детства, когда он зачитывался житием святых пустынных отшельников далёких и чистых первородных христианских веков, всегда был иноческий путь монашеской жизни. Неоднократно по юности и уже сложившейся успешной молодой жизни он пытался получить благословление к оному ощущаемому Духом призванию, тем, выказывая свою странность странника, всегда готового идти против удобного, уютно складывающегося течения жизни к своим заветным целям, ощущаемым глубиною ищущего Духа. Сокрытое видение таковых целей лишь и наполняет жизнь смыслом, даруя огонь, и сам пульс сердцу всякому идущему человеку. Однако молодой Василий, невзирая на просьбу к одному из исповедующих монахов Александро-Невской Лавры, был благословлён прежде на жизнь в миру, созданию семьи, воспитанию детей и лишь затем ему самому должно откроется его иноческий путь.

В 26 лет Василий Николаевич по благословлению своего духовного отца знаменитого святого преподобного Варнавы Гефсиманского венчается с двадцатилетней Ольгой Ивановной, вышедшей из столь же благочестивой семьи, как и он.

Через пять лет у них рождается сын Николай, затем пришла в этот непростой мир дочь Ольга, но вскоре Господь забрал её обратно. С этого времени по обоюдному согласию молодые супруги Муравьёвы преуспевающие крупные мехоторговцы, для которых открыт весь мир со всей необъятностью его радостей и соблазнов, решают далее жить, как брат и сестра. В этой очередной трудно воспринимаемой для многих странности их духовно поддержал и преподобный Варнава, молитвы которого им помогли устоять в столь порывной, но твёрдой решимости.

Дом семьи Муравьёвых был всегда открыт для многих страждущих. Был у них обычай после литургии в дни двунадесятых праздников святых икон Божией Матери и чтимых святых накрывать в доме обширные изобильные столы и зазывать с улицы всех неимущих, одаривая их на прощание деньгами и прочими дарами. Они благодарили гостей за посещение и приглашали к следующему празднику. Также немало больных из казённых больниц окончательно поправляли своё здоровье, долечиваясь в их гостеприимном доме в обстановке Любви и искренней заботы. Как говорил Василий Муравьёв: «Всё зло надо покрывать только любовью».

Сам Василий состоял активным членом многих благотворительных обществ и множественных начинаний. Так некогда было в странной стране России, которую по меткому известному высказыванию мы все-таки, действительно, потеряли, но будем верить — не безвозвратно…

Наконец, пришло лихолетье обезумевшего в опустошении Духа семнадцатого года. Еще накануне дальновидные преуспевающие люди уровня Муравьевых, все их ближайшие партнеры спокойно перевели свои капиталы за границу, покинув полными семьями погибающую страну, в чём, по человечески, их трудно и не нам судить.

Состоятельный поток людей стремился прочь из России, но странные Муравьёвы вновь идут против удобного, манящего от невзгод движения, отправляясь в обратную сторону — в направление разверзающейся Русской голгофы. Они едут вглубь пригорода Санкт-Петербурга в сравнительно тихий и спокойный Павловск, где в посёлке Тярлево в своём дачном двухэтажном особняке непостижимо хранимые Небом проживут бесконечно долгие в их напряжении и в то же время краткие три года в уединении святых книг и молитв пред самым котлом беснующегося смертью гигантского града.

Большевики терзали и расстреливали духовенство. Немало из гонимого числа последних, спешно скинув сутану и бросив приходы, растворялись в безликой толпе, в поглощении понятного страха /который опять же не нам судить/, спасая себя и свои семьи, в которых, как правило, было немало детей, и имелись любимые слабеющие старики, что порою те же дети. Тяжело даже думать об этом. Это шквал безумия некий черных космических бурь, что сдували всех прочь от должного пути к объяснимому в его тепле и свете солнцу. Лишь светлые странники в своём вольно идущем Духе обладающие обострённым внутренним световым стержнем ощущения Вышнего Иного, способны здесь идти против бушующего урагана злого, преодолевая порой немыслимое для человека, что в итоге и сама стихия, сам злой дух в бессилии пасует пред их напором, когда во след идущим первым начинают движение многие, в том порождающие добрые Ветра Иного…

Так вот и странники Василий и Ольга поступают диаметрально наоборот, приступив к своему движению вопреки образовавшемуся течению. В октябре 1920 года Муравьёвы восходят к тому, к чему осознанно шли всю жизнь. Они вступают на иноческий Путь, приняв монашеский постриг в, казалось, распадающейся, погибающей Церкви. Василий поступает простым пономарём в Александро-Невскую Лавру. Ольга становится послушницей Воскресенского Новодевичьего монастыря. Они отдают в жертвование обеим обителям всё своё имущество, где только в Лавру Василий Николаевич передаёт по тем временам целое состояние — 40000 рублей в золотой монете.

Истинно, для мирского понимания тех времён, когда вера почти умерла, их поступок самый, что ни на есть, необъяснимо странный, блаженный; но для них он естественен, как для странников, в данном случае пребывающих в поле дома своего — в русском Православии, узревших в лихую годину свой обязывающие должный Путь!

Далее сверх насыщенная судьба беспрерывной борьбы и восхождения уже в лоне Церкви — в эпицентре баталий Мира Духа, обрушившихся на тогдашнюю Россию, пытавшуюся сделать не в полноте осознанный и ей самой дерзновенный рывок в грядущее иное. Вновь непостижимое, как и некогда в миру, статусное продвижение Муравьёва. За шесть малых лет будущий Серафим проходит немыслимый досель путь от пономаря до духовника Лавры, отвечающего за состояние совести и Духа ключевой обители, соответственно и всего к ней сопричастного вокруг, а это отнюдь немалая толика от Духа всей России! Не случайным является совпадением, что у будущего патриарха Алексия I духовным отцом был именно Серафим Вырицкий, глубоко почитаемый им.

… В 1927 г. будущий патриарх, тогда архиепископ Алексий (Симанский), возглавлявший Новгородскую епархию, приехал за советом и молитвой к духовнику Александро-Невской Лавры. Архиепископ был в сильном смятении, опасаясь очередного ареста за своё дворянское происхождение. «Отец Серафим, не лучше ли мне уехать за границу?» — вопрошал он. «Владыка! А на кого Вы Русскую Православную Церковь оставите? Ведь Вам её пасти!» — отвечал старец. — «Не бойтесь, Сама Матерь Божия защитит Вас. Будет много тяжких искушений, но всё, с Божией помощью управиться. Оставайтесь, прошу Вас…». Архиерей успокоился и отбросил мысли об отъезде из России. Через 18 лет Алексий I стал патриархом, прослужив на первосвятительском посту добрую четверть века — 25 лет, предсказанные ему впоследствии лаврским схимником Серафимом.

Но до того были более чем непростые годы самого выживания Церкви, когда любой неосторожный шаг пусть вполне праведного противодействия напирающему злу, мог легко стать последним и сокрушающим все светлое в России, после чего ее возрождение могло востребовать не десятилетия а целые века, после которых само понятие России во многом могло стать более, чем условным.

Смиренный схимник усмирял горячие головы, обладая видением грядущего, пытаясь донесть то, что не мог принять простой человеческий ум. «Ныне пришло время покаяния и исповедничества, Самим Господом определенно русскому народу наказание за грехи, — говорил старец, — и пока Сам Господь не помилует Россию, бессмысленно идти против Его святой воли. Мрачная ночь надолго покроет землю Русскую, много нас ждет впереди страданий и горестей. Поэтому Господь и поучает нас: «Терпением вашим спасайте души ваши» (Лк.21, 19). Нам же остается только уповать на Бога и умолять Его о прощении. Будем помнить, что «Бог есть любовь» (1 Ин.4, 16) и надеться на Его неизреченное милосердие…». К непрестанной Иисусовой молитве призывал он многих страждущих, видя великое оружие в её силе, долженствующей спасти не токмо Россию, но и сам мир.

Прозорливо предвидя далеко последующие ходы в развернувшихся баталиях Духа, он усмирял всех вопрошавших необходимостью поминать на службах имя спорного тогда митрополита Сергия и существующие власти. Лаврский схимник говорил только два слова — «Так надо!», после которых дальнейшие вопросы и сомнения тонули сами в себе.

По северной столице и за её пределами быстро разносилась молва о благодатном, прозорливом старце Серафиме. В тяжелые годы разброда, духовного опустошения и иллюзорных надежд множество людей искало спасительных для себя ответов, устремляясь в бесконечном потоке к странному схимнику, не ведомо откуда в те безумные времена находившему в себе силы излучать особый внутренний свет, что, как первейшая пища, был остро необходим многим тысячам страждущих, потерявшихся людей.

В 1930 г. в результате многочасовых исповедальных стояний на каменном полу холодного, по причине отсутствия дров, не отапливаемого главного храма Лавры — Свято-Троицкого собора, где на стенах выступал иней, отец Серафим, до того от всех скрывавший свои множественные боли, в один из утренних дней вдруг осознал, что просто не может встать на ноги. Заключение врачей было однозначным — тромбы вен нижних конечностей, значительная легочная недостаточность, сбои сердца. Следовало наставление о необходимости кардинально изменить образ жизни. Невзирая на явное нежелание покидать в трудную годину обитель, ожидающую волн репрессий, Серафиму пришлось согласиться с неизбежностью и покинуть Петербург, перебравшись в сравнительно удалённую курортную Вырицу с мягким климатом соснового леса, произрастающего в равнинах сухой песчаной почвы. Вместе с ним по благословению владыки в Вырицу отправилась схимонахиня Серафима (его бывшая супруга Ольга Николаевна Муравьёва) и их двенадцатилетняя внучка Маргарита, получившие отныне своё главное послушание — уход и заботу о немощном старце.

Долгие двадцать лет остатка своей жизни практически прикованный к постели проведёт Серафим Вырицкий в окружении высоких сосен, словно удерживающих в тёплом, красочном окрасе своих стволов беспрестанно плывущее солнце, которого в очевидности столь не хватало попавшей в жесткое перекрестие глубоких духовных баталий тогдашней России. Это, конечно же, были далеко не курортные, благостные годы.

Старца можно было сравнить с древними аскетами-отшельниками. Батюшка, пребывая в непрерывном взаимодействии своего Духа с людьми, отдавая в том неимоверное количество сил, энергии, практически ничего не ел, питаясь за целый день одной картофелиной или кусочком просфоры, запивая последнею святой водой. В понедельник, же среду и пятницу он, вообще, ничего не вкушал. Многим казалось, что он обрекает себя на голодную

смерть. Великий подвижник словно питался Святым Духом. Нескончаемый поток огромного множества людей (порою сотен в день) в непрерывном движении боли и надежд проходил пред взором и сердцем старца, находившего нужные, спасительные слова нередко совершенно отчаивавшимся людям. Он, словно несокрушимый осколок от, казалось, навеки утраченного могучего светлого Духа лучшего поля России пребывал в самом себе, не прогибаясь под ветрами недобрых перемен.

Пред старцем проходили все сословия людей и к каждому у него было своё слово. К иеросхимонаху Серафиму ещё в лавру часто на исповеди и беседу приходил отец современной физиологии академик Иван Петрович Павлов. Высоко почитали старца и другие мужи науки: академик астроном Сергей Павлович Глазенап, профессор медицины один из создателей современной

фармакологической школы Михаил Иванович Граменицкий. Нередко за чашкой чая в беседах о тайнах мироздания гостили у Вырицкого старца и академики с мировыми именами физик-теоретик Владимир Александрович Фок и биолог Леон Абгарович Орбели.

Удивительно, но ни разу, воистину хранимый Богом, Серафим Вырицкий не был, по всей жизни, подвергнут аресту иль задержанию, когда вокруг даже в самых глухих местах бушевавшей страны летели головы тысяч священнослужителей. Никто не находил в себе силы подвергнуть Божиего странника притеснению. Хотя неоднократно в дом в Вырице к старцу наведывались гости с недобрыми помыслами. Сотрудники НКВД осуществляли у него обыски даже в ночное время, пытались его арестовать, но, очевидно, имея знак сердцу, в итоге отступали от своих намерений, ибо они тоже люди, которым волею судьбы, нередко невольно, выпал непростой путь в происходящих надломах перипетий Человеческого Духа.

…Современный петербургский православный писатель, одухотво-рённый поэт В. П. Филимонов, на-писавший великолепный обширный

труд «Старец иеросхимонах СерафимВырицкий и Русская Голгофа», который можно найти в любой православной лавке Петербурга, во многих храмах, в своей другой книге «Жизнь, подвиги и чудотворения старца Серафима Вырицкого» пишет об одном из таких непрошенных визитов органов власти. …«В другой раз лежащий на одре болезни старец попросил подойти к нему старшего из чекистов. Лишь на мгновение встретились кроткие глаза батюшки с глазами представителя власти. Победила любовь отца Серафима. Он прикоснулся к руке чекиста, погладив ее, а после этого приложил свою правую руку к голове посетителя и промолвил: «Да простятся тебе грехи твои, раб Божий..», и назвал в точности его имя. При этом старец умиротворил сердца и других сотрудников. Родные о. Серафима вспоминают: «Старший чекист произнес тогда: «Если бы таких старцев было бы больше, то мы все были бы верующими», — и заплакал. А батюшка, улыбаясь, сказал: «Угостите их чайком…»»

В конце тридцатых годов, когда многим, казалось, что шквал сталинских репрессий сокрушит не только последнего человека в Церкви, но и последний камень ее, Дух Серафима Вырицкого пророчески утверждает обратное очевидному всем. Он пишет стих «Пройдёт гроза над Русскою землёю», строки которого устно и в списках передавались от человека к человеку, достигая далёких мест ссылок и заточений, вдохновляя многих православных и, верно, не только их.

Немаловажным в свете нашего эгоистичного времени является тот факт, что русский православный священник с любовью принимал всех, невзирая на национальность и общественное положение, относясь ко всем равно, как к чадам Божиим. Воистину, иное и представить не возможно, если говорить о человеке, в значимом стяжавшим в себя Дух Святого. Он в мыслях обращался ко всему миру, не отнимая священного права быть в этом мире всем и каждому. «Если бы люди всего-всего мира, все до единого человека, — нараспев повторяя эти слова несколько раз, в сокрушении как то высказался старец, — в одно и то же время встали бы на колени и помолились Богу хотя бы только пять минут о продлении жизни, дабы даровал всем Господь время на покаяние…».

В то же время русский старец видел в России особое предназначение, как обладающей истинным сокровищем, заключённым в хранении святой православной веры, в чудодейственной красоте вбирающей в себя земное и небесное. Он ощущал в особом первородном стержне России некое Святое Блаженство, принявшее в себя юродство простоты и святости, что в образе пребывает в Иисусовом Кресте, переправляющем Дух Человеческий в направлении Светлого Иного. Это его видение естественно. Он поэт русского Духа и видеть в России её особую миссию, является его полным правом, — правом художественного, духовного ощущения идущего по тропе своих корней человека, ведь он и сам есть неотъемлемая реальность русского идущего Духа.

По воспоминаниям монахини Серафимы (Морозовой) ему принадлежат следующие слова:

«Я побывал во всех странах. Лучше нашей страны я не нашел и лучше нашей веры я не видел. Наша вера — выше всех. Это вера православная, истинная. Из всех известных вероучений только она одна принесена на землю вочеловечившимся Сыном Божиим. Прошу тебя, матушка Серафима, говори всем, чтобы от нашей веры никто не отступал…»

Мрачный 1941 г. уже в январе обрушился всей своей тяжестью на несгибаемого старца и его матушку Серафиму. Их единственный сын Николай отважный авиатор ещё первой мировой войны, когда таких людей, шедших в пекло с открытой грудью на примитивных летательных аппаратах, можно образно было посчитать на пальцах, был в очевидной зачистке армии арестован и вскоре расстрелян. Трудно воспринимая, болезненная скорбь прошла через сердце старца. «Буди воля Божия…» — вновь в упокоение раздался глас в доме. Гнетущая несправедливость не смогла отвергнуть стремление Серафимов служить людям, служить и своей впавшей в безумие России. Только Господь Бог ведает, чего это стоит в подобных случаях, но это удел одержимых высокой, Вышней Любовью, помогающей видеть, понимать и прощать слабость ближнего.

В разверзнувшуюся военную годину Серафим Вырицкий призвал близлежащих жителей, бросившихся к нему за советом, не метаться, а верить в исход благополучия. Он предсказал многим интернирование в Германию и должное возращение в почти не пострадавшую Вырицу, что практически и произошло.

Чудом Промысла Божиего была сохранена и вырицкая церковь в честь Казанской иконы Пресвятой Богородицы. Уже в сентябре 1941 г. активно наступавшие немцы обстреливали станцию Вырицы. Командиру советской обороны показалось, что высокий купол храма используется в качестве наводки. Он приказал бригаде подрывников взорвать церковь. Молодой лейтенант, назначенный к тому действу судьбою, подойдя к незапертому храму, приказал сопровождавшим солдатам подождать его у входа, сам же вошел внутрь и вскоре все услышали одиночный выстрел. Вбежавшие бойцы увидели бездыханным офицера на полу, рядом лежал его револьвер. В панике они бежали, не выполнив приказ. В скорости начавшееся отступление не дало возможности завершить задуманное.

Интересно, как Промыслительное чудо, что оккупировавшие Вырицу враждебные части в подавляющем состояли из православных румын. В эту же осень по многочисленным просьбам жителей было открыто богослужение в спасённой лейтенантом ценою своей жизни церкви, закрытой еще до войны. Рядом с местными жителями на службе стояли солдаты вражеской армии, точно также крестившиеся и также обращавшие молитвы к Богу. Поначалу их боялись, но потом привыкли. Эта была единственный действующий православный храм во фронтовой полосе. Он стоял по ту сторону фронта. Быть может, он стоял там потому, что у Бога, касаемо человека отдельно каждого, нет избранных сторон человеческих распрей. Для Него все люди есть дети, и Он обращает свой взор к тем, кто сам тянется к Нему.

С началом войны Серафим Вырицкий, словно принимая эстафету у Серафима Саровского, взял на себя немыслимый по его здоровью подвиг. Ежедневно в течении всей войны невзирая на холод, дождь, снег и зной молился он на камне, простирая руки к Небу. В упомянутой книге В. П. Филимонова мы можем найти записанные им воспоминания родных старца.

Старец иеросхимонах Серафим Вырицкий – великий молитвенник и печальник земли Русской

«…В 1941г. дедушке шел уже 76-й год. К тому времени болезнь очень сильно его ослабила и он практически не мог передвигаться без посторонней помощи. В саду, за домом, метрах в пятидесяти,

выступал из земли гранитный валун, перед которым росла небольшая яблонька. Вот на этом-то камне и возносил ко Господу свои прошения о. Серафим. К месту моления его вели под руки, а иногда просто несли. На яблоньке укреплялась икона (икона, изображавшая Саровского чудотворца, коленопреклоненно стоящего перед образом Пресвятой Богородицы «Умиление»), а дедушка вставал своими больными коленями на камень и простирал руки к небу… Чего ему это стоило! Видимо, Сам Господь помогал ему, но без слез на все это смотреть было невозможно. Неоднократно умоляли мы его оставить этот подвиг — ведь можно было молиться и в келлии, но в этом случае он был беспощаден и к себе, и к нам. Молился о. Серафим столько, насколько хватало сил — иногда час, иногда два, а порою и несколько часов кряду. Отдавал себя всецело, без остатка — это был воистину вопль к Богу! Верим, что молитвами таких подвижников выстояла Россия и был спасен Петербург. Помним, что дедушка говорил нам: «Один молитвенник за страну может спасти все города и веси…»

Прикованный к постели старец, не скрывая своих взглядов, открыто предвещал поражение немецкой армии и победу русскому оружию. По этому вызывающему поводу к «дремучему старику» вскоре пришли непрошенные гости в офицерском составе оккупационных частей немцев и румын. Они были нежданно встречены отменной немецкой речью лежавшего в постели старика. Некогда успешный мехоторговец не раз посещавший Германию, Австрию отец Серафим прекрасно владел немецким языком. Обескураженный немецкий капитан спросил его: «Когда доблестные части вермахта пройдут маршем по дворцовой площади?».

В ответ старец сказал, что этого не будет никогда. Немцам придется поспешно отступать, а сам задававший вопрос сложит свою голову под Варшавой. Надо отдать должное оккупанты не тронули старца, невзирая на его явно враждебную, подрывную для них деятельность. Очевидно, как и от чекистов, спасал Бог Серафима и от фашистов. Впоследствии приезжавший в 1980 г. поклониться могиле старца румынский офицер, по всему, попавший под светлое обаяние Серафима и которого узнали местные жители, подтвердил, что тот капитан, действительно, погиб в предместьях польской столицы.

Вырицкий провидец непостижимым образом осуществлял свою помощь людям и в условиях враждебной оккупации, тем подтверждая, что для Бога, действующего чрез сердца человеческие, никакие линии, казалось, непримиримых фронтов не являются преградой. Так, по свидетельству Евдокии Васильевны Фёдоровой Серафим Вырицкий помог ей разыскать мужа, попавшего в немецкий лагерь для военнопленных. По молитвам старца и слёзным просьбам женщины лагерное начальство, необъяснимо сейчас нам, безусловно, ставя себя под личный удар, отпустило единственного кормильца домой. Видимо, нам должно однозначно признать, что странники ищущего сердца — в неком странники Духа, пребывают повсюду и даже в стане столь очевидных нам «врагов»; ибо повсюду не бросает своих чад Сам Господь Бог, ведущий неустанную работу Любви, обращённую ко всему роду человеческому!

Мы все это знаем…

Мы знаем это, если честно смотрим внутрь самих себя. Мы не враги друг другу. Мы все люди одной планеты и если мы в не примирении расходимся во взглядах, это лишь означает, что мы впустили между собой не Бога, но Демона. И если мы не изгоняем последнего, то это, прежде прочего, наша вина, за которую нам должно роптать лишь на самих себя, порою, да, подвергая беде ни в чем, ни повинных соседей.

Великий вырицкий старец, как истинный светлый странник, сопричастный в Духе всему человечеству, а не только родной, любимой стране, в порыве взывающего сердца восклицал: «Если бы люди всего-всего мира, все до единого человека, в одно и то же время встали бы на колени и помолились Богу хотя бы только пять минут о продлении жизни, дабы даровал всем Господь время на покаяние…».

Многое радостное и светлое ожидающее Россию предсказал проникновенный старец в гнетущие, свинцовые, сталинские времена, когда о том, даже, и думать не представлялось, как о пустом и совершенно не реальном. Он предсказал возрождение храмов и обителей, массовое возвращение людей к вере, переименование Ленинграда вновь в Санкт-Петербург. Предсказал даже о непременном вещании божественных проповедей и молитв по радио, в те годы выкликавшее из себя лишь снопы безумия, лжи и атеизма. Однако и с грустью предостерегал он: «Придет время, когда не гонения, а деньги и прелести мира сего отвратят людей от Бога и погибнет куда больше душ, чем во времена открытого богоборчества. С одной стороны, будут воздвигать кресты и золотить купола, а с другой — настанет царство лжи и зла. Истинная Церковь всегда будет гонима, а спастись можно будет только скорбями и болезнями. Гонения же будут принимать самый изощренный, непредсказуемый характер. Страшно будет дожить до этих времен. Мы, слава Богу, не доживём, но тогда же из Казанского собора пойдёт крестный ход в Александро-Невскую Лавру».

Предостерегал он и от возможности более мрачных свершений: «Если русский народ не придет к покаянию — может случится так, что вновь восстанет брат на брата».

В последний свой день земного пути в раннее утро Серафим Вырицкий увидел в окне Жену небесной красоты. Он распорядился отменить прием посетителей, сказав, что весь день сегодня будем молиться. Благословил послать за отцом Алексием Кибардиным, с которым последние годы они, искренни подружившись, окормляли друг друга. О. Алексий, некогда служивший В Феодоровском Государевом соборе Царского Села (г. Пушкин), был знаком с последней монаршей семьёй российских великомучеников.

В своё время Вырицкий старец предсказал о. Алексию Кибардину его будущую кончину через 15 лет после своей. Исторически достоверный, потрясающий факт, на размышление математикам в их теории вероятности: о. Алексей умер ровно через 15 лет, через 5475 дней того же числа 3 апреля 1964г.!

О. Алексий причастил святых таинств уходящего старца. Затем после длительных совместных молитв дня к вечеру старец попросил усадить себя в кресло, где стал усиленно молиться, периодически справляясь о времени. К двум часам ночи он благословил читать молитву на исход души, затем осенив себя крестным знамением, произнёс: «Спаси, Господи, и помилуй весь мир», тотчас отошёл в Вечность 3 апреля 1949г..

В заключение нам бы хотелось обратить внимание, что православный иеросхимонах Серафим Вырицкий, проживший немалую жизнь (1866-1949), принятый людьми, как общественное значимое явление, как заступник и провидец, как реальность, принадлежащая всем к нему обращающих взор; тем не менее, был человек личной непростой, для многих необъяснимо странной судьбы — человек, как и многие из нас, испытавший романтичную человеческую Любовь, что должно его сделать лишь много ближе и понятней нам. Хотя, пожалуй, трудно простым, обыденным сознанием воспринять, что пришлось пережить и силу тех живых чувств обоим Мравьёвым Василию и Ольге, прошедшим своею личностною тропою в перипетии надломленной

судьбы родной им страны — России, на алтарь которой, на алтарь служения людям и Богу они положили и свою личную жизнь двоих. Красота же их чувств, безусловно, чиста и удивительна в своей одержимости и некой космической, трудно осознаваемой простым человеческим умом странности двух беспрестанно идущих людей, в том обретших в награду неустанную благую Песнь своего Духа.

Похоронив свою матушку схимонахиню Серафиму в 1945 г. (в миру Муравьёву Ольгу Николаевну), с которой они в терниях судьбы на двоих прошли вместе почти шестьдесят лет, иеросхимонах Серафим (в миру Муравьёв Василий Николаевич) трогательно повесил в своей кельи рисунок с изображением её могилки. С Любовью показывая на волнующий все в нём струны холмик, он часто говорил: «Вот здесь и я буду рядышком с ней лежать». И мы все знаем, что отныне они всегда рядом. Они рядом в обоих мирах: и на земле, и в Небе.

Это необыкновенная, прекрасная судьба человеческая.

Поезжайте в Вырицу!

3.

Свидетельства о чудесах

старца Серафима Вырицкого…

В этой главе мы с великодушного согласия Валерия Павловича Филимонова — автора упоминавшихся нами прекрасных, книг о старце Серафиме Вырицком, перепечатываем его записи, осуществлённые в истинном духе слова православного мироощущения; что является сверх важным дополнением в цели /правдоответности/ раскрываемого в данном очерке. Это реальные свидетельства людей, в своих молитвах соприкоснувшихся с удивительной помощью Вырицкого старца, по его скромным старческим словам, лишь только пересылавшего к Небесным покровителям исходящую от сердец искренность надрывных взываний и молитв всех просящих.

Из воспоминаний монахини Вероники (Котляревской)

...Бог сподобил меня быть келейницей у о. Серафима в то время, когда он был духовником Александро-Невской Лавры. Отец Серафим принимал несчетное количество посетителей. Иногда он, буквально, падал с ног от усталости. Мне было жаль его, и я пыталась уговорить приходивших в поздний час к дверям его келлии перенести встречу на другой день, но батюшка уже звал их к себе. Чаще всего он ничего не спрашивал, а прямо передавал, как надо поступать и что делать, словно наперед знал, о чем с ним будут говорить. Сколько человеческого горя и страдания проходило перед нами! Были здесь и бесноватые, и больные, жаждавшие исцелений, и другие, со сложными запросами внутренней духовной жизни — интеллигентные и простые, нищие и богатые, старики и юноши. Людской поток неудержимо проносился перед смиренным иеросхимонахом, который раскрывал свое чуткое сердце чужим скорбям и радостям, словно собственным.

Рассказать обо всех происходивших по молитвам батюшки чудесах и исцелениях нет возможности. Для примера передам такой случай. Среди духовных чад о. Серафима были один инженер с женою. Детей у них не было. Молодая женщина попросила у батюшки благословления взять из приюта приемного сына. Он благословил. мальчик оказался очень милым, с хорошим характером. Когда ему исполнилось 3 года, он тяжело заболел. Доктора и лекарства не помогали. Ребенок был при смерти. Приемный отец пригласил известного специалиста по детским болезням. Тот осмотрел ребенка и объявил родителям, что мальчик ночью умрет. Обещал заехать утром, чтобы написать свидетельство о смерти. Уходя, доктор указал рукой на иконы: «Наша наука здесь бессильна. Разве только святые его спасут…» Маленький страдалец метался в бреду. Черты личика обострились, губы посинели, изо рта сочилась пена, ногти тоже были синие. Он хрипло дышал. Мать не выдержала и побежала в Лавру к батюшке. Отец Серафим посоветовал ей, вернувшись домой, помолиться Божией Матери, Николаю угоднику и преподобному Серафиму. Опустилась она на колени подле кроватки, спрятала голову в одеяльце и стала молиться. Ночью незаметно для себя задремала. Когда забрезжило утро, она боялась поднять глаза, думая, что ребенок уже скончался. Вошел муж. Они откинули одеяло: мальчик мирно спал и на его щечках проступил чуть заметный румянец. Дышал он ровно и спокойно. В радостном испуге, не веря себе, родители позвали жившего по соседству врача. Он посмотрел на спящего ребенка и рассердился: «Зачем вы меня беспокоили, вызывая к здоровому мальчику? Он ничем не болен».

Явился и вчерашний доктор: «Где усопший?» — тихо спросил он. Ему показали на мальчика, который завтракал, сидя в постели. «Ничего не понимаю! — пожал плечами знаменитый врач, — тут, действительно, произошло чудо».

«Назовите его Николаем»

История, которую рассказала Вера Ивановна Барышева: ...Моя подруга Екатерина хорошо знала батюшку Сера­фима еще по Лавре. Она жила с мужем в Лигово, и до октябрь­ского певорота они имели небольшую мастерскую по пошиву меховых шапок и лавочку для продажи своих изделий. В семье было трое детей, и с приходом новой власти нелегко стало сводить концы с концами. В годы НЭПа супруги возро­дили свое дело, однако, через некоторое время мужа аресто­вали. Екатерина находилась в смятении и отчаянии, она ждала четвертого ребенка. Родные настаивали на том, чтобы она избавилась от него. Екатерина поехала в Лавру к о. Сера­фиму за советом и молитвой. Старец очень тепло принял ее, благословил и очень внимательно выслушал. Затем произнес: «Давайте помолимся. Вы здесь, а я — в алтаре». Через некото­рое время батюшка подошел к Екатерине и сказал: «Вот что, матушка. Ничего не предпринимай. Оставим все на волю Божию. Мужа твоего оправдают и через 40 дней он вернется, а мальчик у тебя родится такой, что его все любить будут. На­зовете его Николаем в честь святителя Божия. Молитвы не ос­тавляй, проси о помощи Пресвятую Богородицу и Николая угодника. Господь все управит». Через некоторое время за­думчиво промолвил: «А вы знаете, как тяжело бывает, когда семнадцатилетняя дочь погибает от туберкулеза?» Екатерина подумала тогда: «К чему это он говорит?...»

Вернувшись в Лигово, она рассказала родным о своей встрече с о. Серафимом. Они сильно засомневались, назвали ее легкомысленной, добавив:

«Ну, что ты будешь верить како­му-то монаху...» Екатерина промолчала в ответ. Взяла акафист Пресвятой Богородице и стала ежедневно читать его! вместе с детьми. Постоянно прилежно молилась и святителю Николаю, исполняя наставление старца. Через 10 дней полу­чила весточку от мужа, где он сообщал, что в течение месяца его отпустят. Всей семьей продолжали усердно молиться, ждали мужа и отца. И сбылось предсказание батюшки Серафима — супруга Екатерины освободили, причем бумаги на! освобождение были ему вручены ровно на сороковой день после посещения Екатериной Александро-Невской Лавры. Пришло время, когда в семье появился четвертый ребенок — сын Николай...

Старшая дочь Екатерины, Ниночка, была очень способ­ной девочкой. Она хорошо рисовала, играла на фортепиано и превосходно училась. Была очень живой и непосредственной. Однажды, когда она каталась на коньках, ей стало жарко, она сняла лишнюю одежду и простудилась. Нина заболела воспалением легких, которое протекало в тяжелой форме. Затем заболевание перешло в туберкулез. Лечение не давало положительных результатов. Врачи посоветовали отвезти де­вочку в Крым, но о. Серафим не благословил этого делать. Родители ослушались совета старца и все-таки достали путевку в санаторий. В дороге Ниночка скончалась...

«Вам необходимо покинуть Вырицу»

Прозорливость старца помогла многим людям сохранить жизнь во время войны. В ее начале он благословлял всех жи­телей поселка Вырица оставаться на месте. Тем удивительнее случай, рассказанный сотрудницей книжного магазина в по­селке Вырица Людмилой Ивановной Тимофеевой со слов своей бабушки Марии Афанасьевны Лапиной:

,,. Мои родные ходили к батюшке Серафиму за советом и молитвой еще в 30-е годы. Он всегда дарил им радость, вселял в их сердца веру, надежду и любовь.

Когда фашисты вступили на Русскую землю, бабушка с мамой, как и многие жители Вырицы, прибежали к домику на Пильном. Люди, взволнованные трагической новостью, вы­ходили от старца утешенные и успокоенные.

Дождались своей очереди и мои родные. В те дни батюшка не вел долгих бесед со своими посетителями. Он коротко ска­зал бабушке и маме: «Вам необходимо покинуть Вырицу!» С тем и благословил. Безусловно, сначала их охватили некото­рое смущение и ропот, так как знали они, что другие люди по­лучили благословение иное. Тем не менее, родные исполнили все по слову старца.

Собрав самые необходимые вещи, взяли они с собой швейную машинку и стали ходить по окрестным деревням, подрабатывая шитьем и поденными работами. С большим трудом удавалось им порою обрести ночлег и кусок хлеба. Вскоре в одном из селений их, как